|
Раз открытого сопротивления не встречаю - решила выложить еще один кусок.
То что про Бакалавра - написано также летом.
То что про Гаруспика - написано (сама в это не верю) сегодня. Снова включила Mylene Farmer (пишется только под нее) на полную в наушниках и выдала пару страниц...
П.С. Написанное будет подвергаться дальнейшей шлифовке, конечно...
П.П.С. Как можно заметить, диалоги взяты практически неизвменными из самой игры. Хотя, изменения возможны, и они наверняка будут )
-----------------------------------------
…Пробуждение
Сон отступал медленно, лениво, в ритме прибоя, то накатывая тяжелой толщей воды, давящей на виски, то увлекая гулко шумевшие волны обратно. Пульсация достигла пика, а затем немного стихла, отдаваясь теперь лишь легкими колебаниями, разбегавшимися из глубины грудной клетки к кончикам пальцев.
«Это же всего лишь сердцебиение», – Данковский усмехнулся и попытался сесть. Перед глазами все также ритмично колыхался серый туман, а в горле першило от приторного запаха, разлитого в воздухе.
Понадобилась пара минут для того, чтобы глаза привыкли к утреннему сумраку, после чего, преодолевая очередной приступ головокружения, он смог зашнуровать ботинки. Кувшин с водой, одиноко белевший на столе в противоположном углу небольшой комнатки, сперва показался недосягаемым. Светло-алые лучи, что просочились в комнату, когда он раздвинул гардины, заставили зажмуриться.
«Пара дней – и организм привыкнет к здешнему климату», – пожал плечами молодой человек, тут же одернув себя: «Какая пара дней?.. Можно будет покинуть город уже сегодня или завтра… если повезет. И, тем лучше».
Данковский открыл свой медицинский саквояж, в котором, впрочем, давно можно было найти не одни только лекарства и инструменты, и извлек оттуда небольшой конверт, а из него – сложенный вчетверо литок бумаги, письмо, которое он, пожалуй, уже знал наизусть. Взгляд в который раз устремился к последним строкам:
…Правитель нашего города, Симон Каин, являет собой живой пример поистине необъяснимого долголетия. Я объяснить этот феномен не могу. Срочно приезжайте. Это может стать сенсацией, сохранить, оживить и прославить Вашу лабораторию.
Всегда Ваш верный слуга и коллега, Исидор Бурах.
«…сохранить, оживить и прославить Вашу лабораторию», – повторил Данковский, засовывая письмо обратно.
«Ты читаешь его, как молитву», – его же собственный голос шепнул откуда-то из-за плеча.
«Может быть, это и есть единственная молитва, которую я могу прочесть», – чуть приподнял брови бакалавр.
Ответом был приглушенный смех: «А клятву Гиппократа так же хорошо знаешь?»
«Что ж, я предполагаю, что тебе может быть абсолютно безынтересно и более того, безразлично, что дело твоей жизни пытаются придушить из одной только прихоти, приклеив на него ярлык с надписью “научный экстремизм”, а на самом деле просто-напросто испугавшись. Ты такое же трусливое существо, правда? Боишься того, что можешь получить?..» – Данковский защелкнул саквояж и прислушался. В комнате стояла глубокая, пряная тишина.
Спор с самим собой взял очередную временную передышку.
«Сколько там отстукало, шесть?» – бакалавр повернул дверную ручку.
Один вид винтовой лестницы вызвал приступ головокружения.
«Стоп. Где я оставил плащ?» – он обернулся, окидывая взглядом комнатку.
«Внизу. Внизу на вешалке», – усталая подсказка.
«Отлично».
Спуск оказался не так страшен, каким представлялся. Последняя ступенька, шаг – и что-то скользнуло ему навстречу, светлое и хрупкое, окутанное легким шелестом шифона и все тем же приторным ароматом.
– Тебя разбудил тот… вой снаружи? – бакалавр заметил движение бледных губ и чуть искрящиеся тревогой глаза. Но детали никак не хотели складываться вместе – голова была словно ватой набита.
– Как будто зверь… кричал, – тонкие пальцы вычертили в воздухе неясный жест.
– Здесь что, водятся звери?
«Что за глупость, я же в черте города. Надо же такое спросить».
И точно – бледное существо тихонько рассмеялось. Правда, как-то нервно.
– Может… Но, кто бы там ни был, они вряд ли замышляют что-то дурное… Только предчувствие у меня плохое. Что-то… что-то случится, – полупрозрачные руки вспорхнули к волосам. – Я боюсь выходить из дому.
– Но ведь вы… ты говоришь, что дурного они не сделают, – Данковский помассировал переносицу, пару раз закрыл и открыл глаза, и кусочки мозаики наконец стали складываться в четкую картинку. «Ева – так ее зовут».
– У нас здесь ничего дурного не случается. Все свои. Ну, бывают драки разве что… А это… – голос девушки упал до шепота, – это кто-то чужой.
Она сделала несколько шагов в сторону, оставив светлую расплывчатую дорожку в воздухе.
«Это невыносимо… Надо выбраться на свежий воздух».
– Я… посмотрю, что там, – Данковский увидел свой плащ, аккуратно распятый на вешалке, и добавил: – Мне нужно поговорить с вашим… отцом-основателем.
– Значит тебя больше интересует общество старика, хоть и колдуна, – она присела на высокую тумбу, скрестив стройные босые ноги, и опустила голову.
Бакалавр, протянувший было руку к вешалке, остановился и посмотрел на девушку.
– Ты говоришь, Симон – колдун? Я не ослышался? Хочешь сказать – в этом секрет его долголетия?..
Она быстро встала и обхватила тонкими пальцами его запястье.
– Опомнись, еще раннее утро. Каины спят… Скоро подадут завтрак… Поставь, поставь этот свой… чемодан. Симон от тебя никуда не уйдет – пусть даже луна на землю упадет. Пока есть время, побудь еще со мной. Ты так рвешься к Симону, будто от него зависит твоя жизнь…
– Жизнь… – Данковский осторожно высвободил руку и прислонился спиной к стене, переводя дух. – Да, теперь судьба моей лаборатории зависит от того, какой будет встреча с этим человеком. Пойми, это дело всей моей жизни… Обследование этого долгожителя, полученные образцы, ткани… это поможет – я знаю – одержать победу над смертью.
– Смерть… – Ева обхватила себя за плечи, словно ей стало холодно, – так вот какого врага ты себе выбрал… Никому, кажется, не под силу победить это зло, а ты взялся…
– Миллионам врачей уже удавалось победить смерть, но – лишь ее частные проявления. Мой же враг – смерть вообще, но не частный ее случай.
– Я не понимаю…
Данковский сдернул плащ с вешалки.
– Покажи мне дом Симона.
– Это совсем рядом. На Площади Мост, – тихо ответила девушка, не поднимая глаз. – Только… только позволь, я дам тебе совет?
– Какой? – сказал он, защелкивая блестящие застежки на груди.
– У Симона есть два брата… старший из них двоих – Георгий, мы зовем его «Судья» – так вот, он научит тебя, как говорить с Симоном… Младший брат – Виктор… У него есть дочь, Мария – и она хотела поговорить с тобой.
– Она что, знала о моем приезде? – спросил бакалавр, задумчиво поправляя воротник.
– Да… – Ева встала и отошла от входной двери, – она сказала мне, по секрету. Хотя, сложно с ней говорить. Как и все Каины – дерзкая… это у них в крови. И… и знаешь, – голос девушки дрогнул, – она же сказала, что даст тебе возможность одержать победу над смертью. Да! Прямо так и сказала… Я вспомнила…
– Хорошо, я поговорю и с Георгием, и с ней, – Данковский подхватил с пола саквояж.
– Ты так и не позавтракал…
– У меня осталось еще полбутылки воды.
– Тогда… тогда я приготовлю все к твоему возвращению. Да, возвращайся обязательно. Каины… они могут озадачить тебя. И тогда я помогу тебе советом… – впервые за весь разговор она посмотрела бакалавру в глаза, – если ты захочешь меня послушать…
Он чуть покачал головой.
– Ева, вряд ли понадобятся советы… Я не задержусь здесь надолго. Сразу после встречи с Симоном я уеду отсюда – с ним, или без него.
Тяжелая дверь защелкнулась за бакалавром.
Оно было тонкой ускользающей нитью – дыхание. Нужно было поймать носом, губами, ртом, удержать столько, насколько хватит сил, а потом отпустить. Воздух с издевкой касался кожи и торопливо отступал как раз тогда, когда был нужен.
Смутное беспокойство пробралось в мысли, но земля мягко укачивала в своих мягких руках, не давая ни о чем задумываться. Тело совсем занемело и казалось легче соломинки. Только почему-то подняться он не мог.
Бурах пошевелил правой рукой и почувствовал, что пальцы коснулись чего-то твердого, холодного, гладкого. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что это остро заточенное лезвие ножа. Еще несколько – на то, чтобы вспомнить, почему здесь оказался нож.
Мужчина открыл глаза, тут же сощурившись от мягкого утреннего света, медленно расползавшегося по небу.
Ему захотелось потянуться к солнцу, но как только мышцы спины напряглись, тело отозвалось сначала легким покалыванием, а затем режущей болью. Рука инстинктивно метнулась к левому боку и нащупала рваный надрез в одежде и плоти. Несколько крупных капель крови просочилось сквозь пальцы на уже залитую алым траву.
- Ну как, крепкие у местных кулаки?.. – Бурах услышал приглушенный мужской голос откуда-то слева и осторожно повернул голову. – Что ножи острые, я уже вижу.
В утренних сумерках можно было различить сутулую широкоплечую фигуру в сером плаще до земли, стоявшую спиной к Бураху. Незнакомец, похоже, держал что-то в руках.
- Кто ты? – крепко зажимая рану, мужчина сумел сесть.
- Статист в местном театре. Если ты помнишь, что есть здесь такой, - собеседник поднял руки, прикрепляя что-то к голове и лишь потом развернулся.
На Бураха смотрели безжизненные глаза птичьей маски.
- Пришел помочь мне или… добить? – мужчина усмехнулся себе под нос и попытался встать, но собственное тело показалось слишком тяжелым, и новые струйки крови побежали по пальцам. Он повалился обратно на землю и, не желая того, оперся о тело одного из убитых.
Трудно было сказать, куда направлен взгляд человека в маске, но казалось, что тот обратил его к трем трупам, распростершимся на пожухлой траве.
- Приняли тебя за другого.
- За кого же? - первым желанием Бураха было отстраниться от мертвого тела, но что-то привлекло его внимание.
- За убийцу. Сегодня утром в городе было совершено убийство… - человек в маске замолчал, когда увидел, что Бурах достал из кармана убитого смотанные в плотный узел бинты и ткань. – Смотри-ка, они хорошо приготовились к встрече с тобой. Хотя, не помогло… Тебе это пригодится, особенно сейчас, когда за твоей головой будет охотиться каждый взрослый горожанин. Так что не надейся ни на кров, ни на стол.
- Это отчего же? – руки, нывшие от ударов – своих и чужих – знали свое дело. Свернутая ткань накрыла рану, а бинты крепко обхватили поясницу.
- Знаешь, слухи разносятся как ветер, - актер развел руками, отчего полы его длинного плаща развернулись, напоминая крылья. – К тому же, в этой схватке удалось выжить не тебе одному.
- Я заметил, - Бурах кивнул и наконец нашел в себе силы подняться на ноги. – Убийцей, значит, меня считают?
- Скажешь – несправедливо? – из-под маски послышался сухой смех. – Думается мне, еще не раз тебя так назовут.
- Хорош каркать, - мужчина с трудом наклонился, подобрал с земли нож и, вытерев лезвие о штанину, заткнул его за пояс.
- Это, безусловно, прибавит доверия.
- Так значит ты посмеяться надо мной сюда пришел?
- Может и так. Какая разница? Ты все равно долго не протянешь. По тебе видно, что не ел уже несколько дней, да и всю прошлую ночь, наверное не спал. Согласись, перекусить бы чего сейчас, а?
Бурах промолчал. Наблюдая за ним из-под маски, актер снова рассмеялся:
- Я же говорю, у тебя на лице все написано… Слушай-ка вот что. Этой ночью при погрузке мясного товара опустошили один из складов. Посмотри – может и тебе чего останется или достанется. Или сам достанешь. Склады-то, во-о-он они, - птицеголовый повернулся и вытянул руку, указывая на невысокие строения, терявшиеся в дымке тумана. После этого он изобразил поклон и двинулся по тропинке вдоль станции в сторону жилых кварталов.
- Эй!
Актер не обернулся.
Бурах и сделал несколько неуверенных шагов следом, немного прихрамывая, но решил, что преследовать статиста бесполезно, и остановился.
В ноздри ударил терпкий аромат твири, чуть закружилась голова, но тут же прошла. Осталось лишь странное пряное чувство – сознание того, что он вернулся домой.
Этот воздух, эта земля под ногами стоили верст, пройденных вдоль путей, когда на дне дорожной сумки остались только крошки да бутылка воды, и когда небольшой маневровый локомотив, нагнавший его, казался посланником свыше, а ночь, проведенная на жесткой скамье у окна – самой долгой из ночей.
Бурах запустил руку в большой карман на переде потертой куртки и нащупал письмо отца – помятое, с истрепанными уголками.
Сын мой Артемий.
Мне грозит скорая смерть. Я хочу поговорить с тобой о твоем будущем и передать тебе то немногое, чем я располагаю.
Я должен заранее предупредить тебя, что в последнее время мне пришлось принять участие в событиях дурных и, насколько мне позволяет судить опыт – зловещих.
Я принял на себя огромную ответственность. Я больше себе не принадлежу.
Посему, если ты не примешь мое наследство со всем бременем моих обязательств, как того требует фамильная честь – я пойму и не прокляну тебя. Предвижу, что у меня осталось совсем немного времени. Поторопись. Хочу в последний раз взглянуть на тебя.
Жаль, что я так мало был с тобой вместе.
твой любящий отец,
Исидор Бурах.
P.S. Если не застанешь меня в живых, обратись к Владу Ольгимскому. Он поможет тебе устроиться и введет тебя в курс моих дел, насколько это в его власти.
Как только эти слова всплыли в памяти, мужчина тихо выругался.
«Тот артист сказал, что в городе произошло убийство. Но кто был убит?»
Он поднял голову, рассматривая крыши складов за невысоким забором.
«Без пищи я далеко не уйду… А дом Ольгимского, помнится мне, как раз за этими складами… Вот и хорошо. Хорошо».
Бурах пересек тропинку и двинулся вперед, с каждым шагом обретая все большую уверенность.
Last edited by Alessa on 15 Nov 2006, 23:10, edited 1 time in total.
|
Впрочем, вижу, что сама - внизу подпись стоит. Грейтъ риспектъ!
