День 0 (начало)

Ох и плохой Визитер нынче мне попался. Плохой. Но не в смысле, что худой (он то как раз толстый был, что наш батюшка Большой Влад – Боен управитель), а в том смысле что неприятный. Мерзкий какой-то, небритый, нечесаный, глазами так зырк-зырк и все видно недоброе затевает. Не хорошее затевает, плохое. У меня на такое глаз наметанный, хоть и говаривал дед мне часто, что толку из меня не выйдет, да и он признавал, что чутье у меня что у птицы глаз. Зоркое чутье у меня, вот. Хотя толку мало. От того, что бесноватый я был почитай почти что с рождения от того и толку мало. А чутье зоркое да, даже дед признавал, а он слов на ветер не бросал никогда, не до болтовни ему было… От Песчанки слег тогда, все нам с братом завещал хозяйство почтовое, мы и служим почтарями-Писарями. То есть служили. Пока новые правила не ввели, да не стали всех Писарей, всех Почтарей, всех Соглядатаев тайных и явных и много еще кого по завету Каина в форму новую переодевать страхолюднуюи прозывать Исполнителями. Это мы теперь в масках птициных по городу шастаем туды сюды, страх лютый видом своим на детей да и на взрослых наводим. Ну то почитай раньше то было, а сейчас куды меньше ужо. Пообвыкся наш народ. И не к такому привыкать приходилось. Народ то у нас терпеливый, что твой вол, яром тянущий. Терпеливый, но и лихой, чуть слабина сверху пошла али шатание какое тока и держи свои косточки. Я то говорю так складно и без сомнений от того что зокрий больно. Такой зоркий, что аж глаза слепит. Солнце красотой, степь широтой, форма новая страхолюдностью а люди-человеки наши своей лихостью и терпеливостью безмерной.

Визитер (так мне бесов велел называть лекарь наш главный Исидор Бурах, большой мастер дела своего, он еще Песчанку окаянную в свое время вывел начисто, так что я бесов Визитерам называю еще и из искреннего моего к сему великому человеку уважения) стоял себе и ухмылялся, глазами зыркал. И не прогонишь ведь, а то как его прогнать, они и сквозь стены ходют и даже если шумно-шумно все равно слышишь их, ведь на то он и бес, то есть Визитер, чтобы прямо в голову к тебе втемяшиться и сидеть там, покуда не уйдет.

Говорить-то мне с ними и Бурах запрещал и даже сам Симон Каин, то есть Главный Главных, как мы простой люд его зовем. Запрещали оба. Только один из про тех Визитеров прознал по лекарьскому долгу, а второй просто из любопытства, большой любитель наш Симон собирать диковинные редкости и с бесноватыми тоже дружбу нет-нет, да и заводит. Чтоб значит доча его, главная бесноватая та сейчас в городе нашем никакой обиды аль конкуренции не знавала. Ну он то другое говорит Главный Главных наш, а я знаю, потому что бесноватый сам и чутье у меня зоркое. Бесноватые Хозяйке те. Все три. Тока одна, та что Сабурова, совсем уж стара для Хозяйки стала и морфином окаянным столичным увлекалась сильней чем надобно, а другая та что Ольгимская так еще дите совсем малое, куда ей с Марией то тягаться.

Вот я и не говорю ничего Визитеру толстому, противному в халат замотанному. Хотя так порой подмывает сказать усеем этим выкормышам бесовским «А ну пшли прочь, гады из головы моей!», что крысе огромной с тросточкой, что головастику тому бледному, что пауку говорящему, что… Ой… Да что и говорить. Много их бесов то тех. Все лезут и лезут, лезут и лезут, а народу то плевать, ибо веры в народе нет, одни одонги-замарашки да степняки, вроде гаруспика Бураха, али старшины Оюна молодцы. Держатся за своих богов бычьих, то бишь Турахов, а народу остальному кроме Симона и Бога другого не надобно. Хорошо еще меня бабушка с детства выучила, для чего Собор выстроен был, про бесов выучила и про ангелов. Так учила знатно, что видно и стал бесноватым. Зато в Вере моей сомнений нету ни у кого и у меня тоже. Легко верить в бесов, когда каждую ночь их видишь. В ангелов сложнее, но коли бесы здесь, значит и ангелы где-то тоже прячутся. Значит и Бог на небе сидит да за нами грешными приглядывает. Так я рассуждаю обычно в моменты сомнений грешных. Бабушка то уже не сомневается совсем, проще то ей конечно, она то еще в то время от Песчанки слегла, так теперь на небе сидит и не болят у нее ни ноги, ни спина, как она часто жаловалась, да Оспина гадюка едкая не дразнит ее больше «Староукладкой». Тьфу! Слово то какое-то выдумала! Староукладка… Будто бы бывают старые Уклады и новые. Уклад он один. Или Закон, почитай если другим словом назвать. И его нарушать не след, а то худо будет, как бесам тем, что меня одолевают, я ж зоркий, я вижу что мучаются, хоть и речи лукавые ведут, хоть и непотребно выглядят.

Я почитаю, что ежли и есть Ад, то он в как раз в том, чтоб бесом стать, да по земле скитаться, по Степи нашей от края до края. И не так, что хорошо бродить себе, да благостью красоты упиваться, а худо бродить, плохо бродить. Гнить заживо, тока не телесно, а душевно, что во сто крат хуже. Гнить душевно значит страхом да злобой маяться. Так и будешь гнить, пока не сгинешь, почитай сгниешь совсем уж начисто. На Чи Сто. И тогда уже только Сатане на потеху в его узилище подземное, на сковородку, али еще в чью-то клыкастую глотку, не в том суть.

Не след мне с ними говорить, особенно когда речи вести сами первыми начинают, особенно когда вопросы задают. По-первому делу мне еще интересно было, мочи не было, говорить с ними хотелось, а теперь пообвыкся, ничего. А то глядишь, пообижаешь беса того молчанием пообижаешь, он и уйдет кого-нить другого своим злокознием донимать, а от меня от Писаря маленького отстанет. Благо один я остался, без брата. Он как переряживать нас начали, сразу так мне и говорит: «Жена у меня говорит, доча маленькая, мочи нет терпеть это Каиново самоуправство. Так глядишь завтра еще и детей своих ему, али даже внуку его Хану в Многогранник все хором отдадим на опыты». А я возьми да ляпни «Все так и будет, как сказал ты, брат мой хороший Вадим. Ты поезжай-ка лучше в Столицу, али еще куда, поживи там чуток, с семьей уезжай вроде как на отдых. Должность у тебя побольше моей будет, уважение, авторитет, глядишь отпустит тебя старший по Чинам наш, Сабуров-то. А Почте нашей чего сделается. Она и без тебя простит. Много ума не надо, писульки по городу передавать, на то и моего ума болезного хватит Поезжай, брат, поезжай…»

А он возьми да и уедь. Вроде ведь и не верил никогда, что я чую, что предсказать могу, думал просто на голову ушибленный, говорил так дразнился, даже бил, чтобы дури меньше было. А потом лицом почернел при том разговоре нашем и уехал с дочкой и с женой новой. Взял и уехал, ногой своей деревянной постукивая (почти как у (пацан из складов) того, атамана ребятушек нашних). Даже не попрощался, а еще брат. Мог бы и с собой взять, межу прочим. Я Столицу то и не видывал никогда, один тока Театр местный, да собрание одонгов-заморащек в кругу где они силушкой за кровушку меряются. Вот и вся культура моя помимо книг любимых. Вот и все развлечение. А мне тож интересно. Я ж как Писарь и Почтарь человек грамоте обученный, хочется еще что-нибудь посмотреть кроме города нашего. Ну и шут с ним, помогай ему Бог в дороге. Что Городу то сделается, пока он там?

Да буит и Многогранник дитями набит, буит и еще всякое… Всякое… Я так не все слышал, но то мне бесы очередные ночью на уши нашептали. Но кончится хорошо должно все. Бесы говорят что худо буит, очень худо, да не верю я им, на то они и бесы, чтоб козни строить. Хорошо все буит. Боженька всех тех непотребств не допустит, на то и Закон с Укладом нам даны, чтоб все хорошо было. Пока стоит Закон все переживем. Коли нет Закона, а зачем же ж жить тогда в беззаконии?

Этого еще брат не понимал, когда меня твирином опоил, да и науськивал жену свою первую, любимую, да разлюбленную загубить. Нож мне дал, хотя мне нельзя было острого в руки брать, я ж бесноватый ужо тогда был, да еще и мал слишком, что вообще против усего нашенского Уклада. Дал он мне нож, грит режь-бей-души жену мою, на то и брат ты мне! А я ему взял, да и полноги отрезал, чтоб худого не думал. Жена то убежала первая, далече-далече тогда как узнала, в город даже не вернулась ни разу. Я ее понимаю в целом, а то! Хороши родственнички, один ее со свету хочет сжить, другой так и вовсе малохольный людям ноги режет, да все твирин пьет, не просыхая. Брат еще понял, что не прав был и горевал. Из-за жены первой (любил то сильно, оттого и губить хотел, но это он потом понял) да и из-за ноги тож. Но что такое Закон хоть ненадолго да воспринял, хотя слушал то он больше деда, что нас растил, чем бабку. Слушал как правильно Дело организовать, как Дом с семьей содержать, на то он и старший. А я младший и бесноватый, что с меня взять то? Как собачка. Вот мне бабка все больше про Небеса да про Ангелов.

А потом у него дети, у меня Визитеры, так и стали жить. Все вместе были, как-никак. Он же брат мне, да и я ему. Не ангелы, но и не звери, не сказать чтоб любили, да особо и не ругались. Разные уж чересчур, как запросто промеж братьями бывает. Были вместе стали врозь. Он теперь во Столице заморское что-нить кушает, семью на чудеса чудесные смотреть водит, а я здесь, письма разгребая в плаще этом треклятом и маске неудобной вороньей. А еще переселился из лачуги своей в брата, ну то есть еще в дедов дом, а он большой, за ним следить надобно. Да как уследишь, когда работы столько да еще и ночью спать не могу, все Визитеры в глаза и уши лезут.

- Ты можешь не спать! Вообще. Отныне ты можешь не спать, иначе мы не успеем и нее сможем… - произнес толстый бес в халате какими-то закорючками исписанным. И замолчал.

Ой… Видали мы таких. Хорошо хоть не рычит, да на человека похож. Слушать я его усе одно не собираюсь, а вот сон мне нужен, сон здоровый на твирине настоянный, как меня лекарь Бурах учил.

- Нет больше Бураха. Кончится Бурах Исидор со дня на день. Будет теперь вместо него его сын Артемий.

Ага-ага… Так я и поверил. Не смотрю даже на Визитера своего нового, сижу писарьскими делами занят, твиринчик из стакана прихлебываю да пирожками с маком закусываю.

- И Исидора не будет, и Симона Каина скоро не станет. Так что порушат и твой Уклад и твой Закон. А ты пока дурью маешься, вместо того чтобы… - сказал и опять молчок, будто не знает как продолжить и чего мне еще рассказать, какой еще лапши на уши навесить.

Да мне что, мне ничего, легко мне. Просто мне. Бесноватому то вообще проще живется чем люду обычному.

- Точно! – как заорал бес, сразу как мне это подумалось. – Я знаю. Я до тебя достучусь. Слушай… - Сказал и исчез. Только я вздохнул спокойно, теперь то высплюсь хоть чуток, глаза уж не такие красные будут, голова буит меньше болеть, только значит вздохнулось мне как слышу музыку какую-то чудную ненашенскую и не поймешь песня то или не песня, да и сзади чего-то еще. То бес на меня морок заслал. И голос такой суровый, нечеловечий все начинает и начинает жутко «Однажды! Однажды! Однажды!» и не говорит больше ничего. Совсем кисло от этого морока мне сделалось, хоть и привычный я, а все ж ночь на дворе, да и один я совсем в большом доме. Нет вокруг никого.

А потом….

А потом Голос тот мне историю рассказал. Да такую, что я перепись то свою документную сразу отложил и слово в слово переписал то, что слышал.

Ибо…

Сильная была сказка та и правильная очень. Правильная. То я в ней разглядел. Я как записал, так ко мне снова Визитер явился в халате своем и говорит:

- Ну что, будешь мне теперь верить, Исполнитель? Будешь? Вот. И ты мне верь. Потому что я не уйду и с тобой буду. Меня можешь звать…э… Писарем. Потому что тоже вроде как Писарь. А тебя я буду звать Героем, потому что все одно имена ни мне ни тебе не нужны.

А я и верить ему не мог. Ибо хоть и бес был явно, хоть и Визитер, а сказку он мне рассказал хорошую, умными людьми сочиненную. Вот сказка то сия, мною со слов незнамо кого записанная, благо Писарь то мой новый знакомец сразу признался, что не он то сочинил.

«Однажды Ежи был собак
а Петруччо был почтмейстер…
Петруччо любил собак
одевал их
ласкал
водил
заставлял прыгать
носить вещь…
падать
гулять
падать
носить вещь…
однажды Петруччо взял собак и пошел гулять…
ориентировался по звездам…
ветер…
они шли долго…
старуха встретилась им…
навстречу – старуха.
Петруччо вдруг сказал:
- взять!
Петруччо взял Ежи и говорит:
- взять!
а что взять?
у кого?
зачем?
Петруччо не любил старух, а Ежи любил…
Петруччо взял Ежи и обработал его психологически
чтобы он набросился на старуху
даже намордник снял
а Ежи укусил Петруччо.
Ежи не отвечал за свои поступки
отхватил сразу полноги…
то есть, Петруччо отхватил пол ноги
но ведь две и две трети ноги это не так мало…
а старуха убежала…
а Ежи укусил Петруччо…
Ежи не отвечал за свои поступки
потому что был собак
это просто быть собак
не отвечаешь за поступки…
а Петруччо отвечал
за свои поступки
за поступки Ежи
за старуху
за дом…
а старуха убежала…
а Ежи укусил Петруччо…
тут Петруччо разозлился, обиделся
надел ошейник, стал показывать пальцами
дразнил его
бросал палки
камни
заставлял его ловить зверей
птиц
живность всякую
дичь
кроликов
зайцев
ондатру…
- принести хурму!
сказал Петруччо один раз…
- принеси мне хурму
сказал Петруччо
а Ежи пошел и принес…
однажды Ежи был собак
а Петруччо был почтмейстер…»

Второе что на как меняем
Солне - красотой, степь - широтой, форма новая - страхолюдностью, а люди, человеки - лихостью и терпеливостью безмерной

Не понятно, на каком таком особенном языке говорит расказчик. Вероятно на просторечьи моровском?

Непонятно. Может пропущено "них"?
Может лучше "увлекается"?
Напомнило Захара из Обломова: "Слово то какое выдумал "жалкое".
наверное "природы" (красота уже была).
как-то "опечаточно" выглядит.
А разве у Хана была деревянная нога?

Повторяетесь. Специально ли...

Мотив не совсем понял.
Логика! Заморское, значит за морями. А разве столицу и город разделяет море? Или он кушает то, что привезли из-за морей? В общем, непонятно.
"разгребаю", если, конечно, это не какой-то просторечный оборот.

Хороша работа, нечего сказать...
А что, исполнители писарями служили?

Мне понравилось начало. Очень многобещающее. Стилизация под речь народную весьма сомнительна, но да ладно. Увлекательный сюжет, стиль вроде (тьфу-тьфу) не хромает, читать можно и, замечу, с удовольствием. Жду продолжения. Еще хотелось выделить из плюсов - необычный взгляд на знакомые события. Привычный нам город ,как бы в мгновение обрастает мясом и становится таким родным. Кажется, он где-то рядом.
Сказка в конце отличная. Посмеялся.
Большущий респект. Продолжения..!

Ых... Как-то, честно говоря, не очень верится, что действие происходит в том самом городе... Атмосфера не та. Да и язык тоже. Посуше, что ли, надо и попроще, без этих речевых закидонов.

Насчёт небес да ангелов... По-моему, это немного не в ту степь... В игре, конечно, есть кое-где упоминание ангелов, но вряд ли стоит связывать это с религией. Ангелы там - это скорее собирательный образ некого светлого существа.

А про Ежи и Петруччо - ну уж совсем зря. Хотя... быть может, всё это объяснится позже???

И форма и содержание 8) Стиль! Жду продолжения.

Прошу простить за столь длительные задержки. Теперь я вернулся - дело пойдет быстрее. Насчет старорусского языка - Герой человек простой, и даже очень простой, не смторя даже на некоторую грамотность. Простота его речи будет разобрана позже. Насчет Ангелов и Бесов - да верно, этот момент в игре не раскрыт, но мы имеем Собор и не исключено, что местные верования (официальные так сказать) вполне укладывались в христианскую концепцию. Теперь по вопросам товарища Мастера - многие дурацкие и "опечаточные" выражения следует списывать на простоту речи Героя. Вместо Хана конечно должен был стоять Ноткин (уже исправил). Что касается службы под "пирожки да твирин" - так это объясненятся тем, что Почтарь-Исполнитель работает на дому, поскольку такого казеного дома или ведомства как почта нет вовсе. Короче говоря Герой - никакой не герой. Он человек маленький. А Вера его так и вовсе устарела безнадежно. В общем надеюсь в дальнейшем город будет более узнаваемым. Не забывайте речь ведется ведь от лица одного из Исполнителей. И сказки (не мои сказки, сказки неких замечательных авторов) еще сыграют свою роль. А пока...

День 0 (продолжение)

- Иду, я иду! Что ж ты как нелюдь какая-то. Такой умный, сам иди да понеси мешки тяжеленные, а не подгоняй, а то злой как черт! – сказал я и сам понял что совсем уж глупую чушь произнес. Как нелюдь, как черт… Тьфу глупость какая к Писарю претензии иметь. Он же и есть бес бесплотный, а эвон как я его ужо и в друзья плотью и кровью обреченные перекрестил. Тот даже и говорить ничего не стал, стоял себе поодаль камешки свои на нитке в руках теребил, да рукава халата своего закорючистого выворачивал. Нетерпение стало быть свое проявляет. Совсем видать я с одиночеству да с твирину с катушек слетел, как заводские наши говорят. То хоть брат был, а теперь и вовсе пусто. Уже бесу предлагаю мешки с хлебом да мясом вяленным таскать. По его совету то и купленные. Ох тяжело… И мешки тяжелые и доля моя окаянная тоже не легкая. Не так то и легко видать собачкой глупенькой быть. Да еще когда не спиться, да еще и когда Писарей всяких непонятных наслушаешься. Да еще и когда один совсем в доме пустом и огроменном где и нормальным то людям порою мерещится всякое. Скорей бы уж тот дом за поворотом показался.

- Терпи. Терпи. Я бы рад помочь, честно, но не могу такие уж правила. Терпи и иди быстрее дел еще много у нас с тобой. Ну Герой! Тебе ж героем быть, не мне. Не для себя несешь, для других! – наконец произнес Писарь и резко развернувшись поманил рукой за собой. А мне что делать, я почитай усю жизнь у кого-то в хвосте плелся сейчас вот за Писарем ступаю, а до того за братом, а до того за дедом. И за товарищами своими (коих ой как мало, но все ж есть) тож всегда след в след иду, как по топи какой болотной. Я ж бесноватый, да безродный, мне по-другому то и не выжить никак, хоть в сто раз душа зорче прочих буит хоть в мильон. Все одно маленький.

Тяжелые мешки. Но я Писарю верил отчего-то. Верил что еда подорожает и что кормить детей нечем будет. Он то мне много не говорил, тока возьми да и прикажи, что иди мол за едой. Дорого потом будет, да и опасно. А деток эвона сколько. И не все, ой не все по семьям да по домам и сирот много и бродяжек. Помрут ведь с голодухи, жалко. И ему жалко и мне, вот я и взял да и скупил себе хлеба с мясом много премного. И даже овощей в банках тех, ну в консервах в смысле тоже скупил, хотя невкусные страшно, но Писарь говорит надо мол. Витамины.

Странный Писарь. Бес то он всегда странный, но тут видно что человечьего роду. Был человечьего роду, али стал человечьего роду, в общем думает он вроде как люди. Выглядит как кабацкий завсегдатай какой, халат этот носит странный, а говорит так и вовсе… Не по нашенски. Ну рази что Каины так промеж собой может общаются, да и то не знаю. А Писарь то этот сам явно не из благородных, повадки не те, гоголем не ходит, слова не роняет лениво, а говорит, что зерно сеет. Легко, часто и все больше мимо борозды. Чужак он в общем, хоть и людского роду. Может даже и из другой страны-государства, из Шхеры там али еще откуда. Может они там все так говорят и выглядят. Я его когда спросил мол «Откуда ты мил Писарь будешь» он так отмахнулся и сказал «Не от сюда. Да и вообще не важно». Вот и понимай его как знаешь. А мешки то с едой потяжелее мешков с письмами будут. Скока у нас писем то тех, все благородные больше от скуки промеж домами своими перекидываются. У нас и город то небольшой, почти шта усе всех знают, чего честным людям бумагу марать, коли завсегда можно в дом друга прийти да и на словах все передать? И грамоте не все обучены, так что работенка не пыльная. То-то у нас и под Почту ни ведомства, ни даже дома казенного не выделено.

Писарь еще говорит мне мол «Не думай, скоро письма носить будешь так, что аж пятки в мозолях. Отдыхать не будешь успевать, на месте и минуты не устоишь, разве что другие Исполнители помогут». Я посмеялся помниться, думал шутит он так, а он не шутил. И как то странно мне от того сделалось, не шутит ведь и знает же гад что говорит. Мне то зоркостью душевной видно, я такие вещи на раз два… И странно и страшно мне сделалось, ибо помнится при первой то Песчанке дед тоже весь в мыле был, с ног сбивался, так писем много нужно было передать. Да и слег потом, уморила его и болезнь и усталость.

О! Дом родной! Ну наконец-то!

Открыл я дверь, балахон и ботиночки скинул и давай мешки в кладовую комнату складировать. И спина затекла и руки чуть не отваливаются, да и спать страсть как охота. Низя. Писарь говорит, что мол низя мне спать, что могу не спать. Ну положим правда. Коли и впрямь детишек от голодухи по завету его спасти придется, так значит слушать его следует.

Писарь стоял у стенки и все камешки свои теребил. Как я мешок последний сложил, так он ту же сразу и спрашивает:

- А ты чего мне поверил? Сказка понравилась, да?

- Да… - говорю. И киваю. А что ответить то, коли и впрямь так? Нечего отвечать другое, раз и впрямь на душе ответ буквами записан. Печатными такими буковками четкими. Не будь сказки, не стал бы я мешки таскать, а тут как-то прям сила какая-то заставила. Изнутри сила какая-то поднялась, как вихрь. Вроде и морок может вроде и лукавство бесовское, но ничего поделать не мог.

- Хорошо. Значит тогда твоей силой будут сказки, - говорит Писарь.

- Чего? Это как это так? Сказки… Что ж в них сильного то! Такие сказки поди каждая бабка рассказать может, да и вообще зачем мне сила то что большая что малая? Не по мне это… Сила она у других людей, не у Исполнителей скромных, что без пяти минут почтари, - отвечаю я. Да и много говорю и часто говорю, а поделать ничегошеньки не могу с собой, ибо страсть как силу брать на себя не хочется. Я завсегда маленьким был и хилым, на что мне сила? Сила – то почитай большая ответственность, а я завсегда ни перед кем ответа не держал.

- Тише, тише. Успокойся. Не бойся. Ты просто Герой, тебе нужна сила. Пойми, герой без своей силы он и не герой вовсе. Только ты не думай, не будет у тебя великого подвига. И в хрониках хрестоматиями о тебе не напишут. Наверное даже и не заметит никто. Но надо силу иметь, ты ведь еще и Исполнитель, вот и будешь… Исполнять… Чтобы все шло… Как бы это сказать… чтобы все шло своим чередом. Чтобы как надо все шло.

- А без меня оно рази ж пойдет как не надо?

- Не знаю. Вряд ли. Но тебе все равно и спать времени не будет и в дома ты будешь теперь вхож в самые разные. В тебе зоркость есть, а силы действительно нет. Но мы тебе силу возьмем. Заемную. Сказочную.

- Тьфу! Дурь какая-то! Сказочную. Это ж где видано такое, сказочная сила! Разве что в других сказках.

- Да не скажи, Герой, не скажи. В Город ваш скоро прибудут трое. Разные будут. У одного силой будет Разум. У другого Воля. А у третьего… то есть у третьей… так вот у нее будут силой Сказки. И знаешь, мне казалось, что третья посильней двух первых двоих вместо взятых.

- О как! Сказочница стало быть буит и Умника посильней и Воина. Ну дурь, - рассмеялся я, ибо не бывает такого в жизни да к твиринчику потянулся.

- Сам увидишь, что дурь, а что нет, - нисколько не смутившись продолжил Писарь. – Слушай, а что ты пьешь то все время? Не мудрено, что ты до чертей допился до зеленых… Как хоть на вкус то ваш твирин? Мне то его не попробовать, правила такие, а интересно.

- Вот и сам дурак! Пью не ради пьянству окаянного, а дабы не отвыкнуть токмо. Вот. А черти мне и до твирину мерещились. А на вкус он как твирин. Это как тебе объяснить каков хлеб на вкус, коли ты хлеба не ели? Али рыба какая на вкус. Али молоко. Никак не объяснить. Потому что молоко на вкус как молоко, рыба как рыба, хлеб как хлеб, а твирин как твирин. Ты лучше скажи как ты так хитро все видишь что в будущем случится? И про еду вот эту и про троих… Мне тебе отчего то верится, а вот понять этого не могу. У меня у самого бывает такое. Озарения, как в книгах пишут. Как молния. Но то редко и не поймешь ничего, будто кто-то слова мне откуда-то из брюха нашептывает. И нескладно и все и неясно, а ты впрямь все знаешь. Умный какой. Так откуда, Писарь?

- А я был уже тут. В Городе вашем был. Оттого и знаю.

- Иди ты! И когда же ты успел?

- А вот в следующие двенадцать суток и успел. Только глядел все время чужими глазами, и делал чужие дела. Теперь вот вернулся. Сам. Чтобы… Понять что ли… Да не важно. Вернулся и вернулся. А ты особо клювом не щелкай, дела у нас с тобой.

- Чудно говоришь, - только и крякнул я, затылок почесал да еще глоточка три сделал. Спать хотелось, но не спалось. Час поздний, и спать вроде хочется, но не спиться. У меня часто так. Бурах еще Исидор говаривал будто от того и вижу Визитеров, что сплю я не как люди, то дней пять на ногах, а то дня три в лежку лежу. Психиатрия говорит. Знаю я что то ваша психиатрия значит, почитывал-полистывал книги столичные бывало. Там сказано что дескать все чудные и бесноватые просто больные от тоски душевной, пьянки загульной, морфиев и прочих зелий али расстройства в мозгу головном при родах полученном, и что лечить их надобно лоботомией (то бишь черепушку раскалывать), коли буйные уж очень.

Бррр…

Плохая, дурная наука. И ни про Закон, ни про бесов терзающих ни слова, дескать фантазия то одно все, как игры детские. Дурная наука, не понимают ученые эти за их ученостью, что такое бесноватым быть. Не дано им это, не дано. У них вместо Храма один Университет. И не где-то на улице, а в душе что куда как страшнее.

Но Писаря моего мне отчего-то попугать да подзадорить захотелось, вот я возьми и ляпни ему:

- Пшел прочь ты со своими указаниями! Тебя вообще нет, ты в голове моей дурная фантазия! Устал я… Полежать хочу…

А он посмотрит на меня так пристально-пристально, да как расхохочется. И ведь по человечески смеется, не то что крыса двуногая. Долго он смеялся чуть не с минуты, а то и больше я уже даже стаканчика четыре пропустил, потом слезы выступившие утер рукавом халата и говорит мне.

- Еще разобраться надо кто здесь чья фантазия. И кто у кого в голове, - пару раз подхихикнул, да и перестал. Все таки Писарь - чистый бес, хотя вроде и почеловечней прочих будет.

- Некогда нам с тобой лежать. Ну некогда нам на диване засаленном валятся, Герой. Силу возьмем тебе сказочную. Заемную. Сейчас тебе ой как подняться надо. Ну поверь же ты, дурак, надо подняться тебе. Дело нас ждет. Большое и важное. Ты таких людей увидишь… Да еще и в таких обстоятельствах. Поверь без тебя там не обойтись. Ну ка! Быыыыстро пааааааднялся! Ать-Два!

Тьфу бес! И ведь пришлось подняться. Знаю ведь, что не отстал бы. То видать не мне важно, а ему важно чтоб поднялся я. А Визитеры народ страсть какой въедливый. Могут часами целыми одно и того же повторять тебе, так что не охота мне было бы за его стенаниями ночь скоротать. Взял и встал. Это просто резко встать, когда тебе приказ дан. Не просьба. Не совет, а приказ. Это я еще юнцом зеленым будучи на учениях ополчения понял. Вот и здесь также.

- Встал. Встал, - говорю. – Куда топать то? Опять мешки таскать?

- С мешками позже. По хорошему конечно тебе бы еще бинтов с ватой накупить и лекарств всяких попроще и посложнее, но сейчас не до этого. Время поджимает. Ступай к дому Исидора Бураха, думаю знаешь где это.

- Исидора? Да он и не откроет мне, он же сам лекарь главный. Важный человек, хоть и степняк, а не городской даже. Он же меня на ночь глядя в шею вытолкает! Куда я к нему попрусь, почтарь то безродный, бесноватый, малахольный, Писарь-бумагомарака!

- Это раньше ты был Почтарь, Писарь и бумагомарака. А теперь ты Исполнитель. Да еще и Герой. Да еще и… хм… живой… и местный… а не то что прочие… Исполнители…

- А кто же прочие? Я ж их всех знаю! И кто под маской мне ясно, благо вместе нам всем форму новую выдавали.

- Прочие не люди. Совсем они не местные. Чужие. Еще более чужие чем я. Они мир этот слепили, создали, да еще и указания с намеками везде оставляют. Не люди они, просто поверь. Под птичью маску к каждому не заглянешь, так что боюсь не всех ты знаешь, ой не всех…

- Погоди, коли не люди они то кто тогда?

- Пальцы. И закроем на этом тему, ладно?

Так меня ответ его огорошил и запутал, что я даже и не знал чего дальше спрашивать. Натянул ботиночки свои истертые, штанишки ремешочком подвязал, да и балахон с маской сызнова на себя напялил. А то как же по указанию Каина токмо после полуночи можно форму сию снимать, днем изволь ходить как положено, чтоб никто тебя в лицо не увидал, да по дружескому знакомству всяких благ требовать не начал.

Вышли мы с Писарем на улицу да и побрели к дому лекаря степного. Он то знатный был затворник, на отшибе жил, в дали от домов людских, ближе к степи родной да бескрайней. Писарь камешками постукивал да песенки какие-то себе под нос мурлыкал, а я шел себе и шел. Просто шел без затей. Думал, что хорошо было бы кабы Писарь этот всех прочих бесов выгнал, а то один бес все одно получше дюжины будет.

Пришли. Я дрожу как лист осиновый. Важный человек, а тут я к нему со всей дурью. Визитером науськанный иду человека беспокоить – и смех и грех. И не поймешь чего делать надобно, Писарь мой молчит, ждет чего-то. А мне страшно как-то зябко. Предчувствие у меня. Не для маленьких людей дело сие, на которое я подписался.

Для больших или хотя бы для средних, но не для маленьких.

А тут еще к дому этому на ночь глядя путник какой-то пришел. Инкогнито. Вроде и в плаще и в капюшоне, чтоб не узнали стало быть, но я то вижу что плащ богатый, дорогой. Дорогой плащ с пряжкой чистого золота, этот явно знатный человек. Взял и мимо меня прошел, не оглянулся даже. А потом в дверь постучал, так ему лекарь открыл сразу же, ждал видно. Путник капюшон скинул и душа моя куда-то далеко-далеко ушла, точно в пятки спряталась.

Да уж Писарь меня на дело подбил которое не то что для средних… тут и не каждый большой справится… Бурах то ведь не простого гостя ждал…

Сам Симон Каин, Главный Главных наш, Заступник наш, Кормилец, Утешитель, Строитель, Отец и Колдун великой силы.

Вот что за гость.

Не каждый большой справится.

Страшно.