|
***
герои: Лара, Оспина, Аглая и кое-кто еще )
примечание: подарок Mor-Rigan
Пойманной горлицей бьется она в стенах опустевшего Приюта. От окна к окну, белокрылые нежные руки ее теребят подол блеклого старомодного платья. Шахматная партия закончена, но, приютив в своем доме надежду, она не может так легко ее отпустить. А он, сжимая стан ее, целуя плечи, все пытается вспомнить, кем же она приходится покойному капитану Равелю. Ее глаза печальны, но ласковы руки ее и судорожно пульсирует кровь под тонкой сухой кожей. Без колебаний заберет он ее птичью душу, когда Самозванка предложит ему выбор.
Она заговаривает травы, она творит ветер. Сны прежние и сны грядущие ведут ее своими дорогами. Следуя законам Земли, вручив испорченную жизнь свою Хозяйке ее, она научит ученого, как свернуть горлице крепкую ее шейку.
Растеряв всю свою колдовскую премудрость, вяжет и вяжет она бесполезные обереги на линялом шнурке. Белыми птицами письма ее найдут его в прокаженном городе. В храме, лишенном бога, став его функцией, будет ждать она его победы, чтобы взойти на эшафот.
***
пейринг: Младший Влад/Андрей, romance
примечание: на вызов Ламиры
Твириновые невесты нежны; рукам их внемлет тело, крови их повинуются своевольные степные травы. Они чертовcки хороши, намного лучше столичных танцовщиц, а уж последних Андрей перевидал на своем веку немало. И Андрей, конечно же, любит их, трепетных девственниц, любит со всей страстью своего характера, неизменно в темноте, как требуют того местные обычаи.
Но вовсе не интерес к традициям культа быков гонит его тихими летними вечерами прочь из Голгой-хэна. Улицы города пусты, Горхон лениво катит свои мутные воды к дельте, а на небе полуночи расклеены мерцающие мандариновые шары фонарей и гроздья спелых посеребренных звезд. Хозяйская поступь Андрея отражается от жести Северных складов, и сила ее вибрирует в густом сладком воздухе, манит из степи черную твирь, белую плеть; тугие бутоны их шепчутся на ветру, приветствуя того, кто никогда не сможет их увидеть. Но, сидя на продавленном тюфяке в сторожке с заколоченными окнами, внимая неспешным преданиям детей Бодхо, он вовсе не чувствует себя хозяином своей жизни.
Твириновые невесты чертовски проницательны. Им ведомы линии, а, значит, и суть всего преходящего. И, когда черная звенящая тишина поит Андрея утешением; янтарь и смола, дым и горечь плывут сквозь взор другого. Пытаясь постичь Землю, внедряясь в сокрытые глубины Суок, он не может не следить краям глаза за нервными линиями чужих унизанных кольцами рук. Но летние ночи милосердны: с первым лучом солнца пыльца сказочных трав разнесет по городу новые ложные слухи.
***
название: Он знает латынь.
пейринг: Андрей/Петр, angst
Он знает латынь. Он будет отрицать чуждое своей натуре переименовыванием. Новые имена висят на привычных материях как платье с чужого плеча, но это его не трогает. Factus Est вечерами распахивает свои гостеприимные двери, принимая одержимых зудящими под кожей мыслями, врачуя линялые души пестрыми твириновыми фейерверками; но танец покинувшей степь невесты пробудит в сердцах их подлинное знание. Другой закрывает глаза; он убежден, что Земля возьмет свое при любом раскладе. Внимая чужим напевам, он боится верить в ту суть вещей, что открыта ему.
Но Андрей убаюкан кровавым пиршеством жизни. Его латынь не дает ему услышать струящийся с блеклых губ шорох преданий, она разделит его стылые осенние ночи в лихорадящей степи. Неизбежность, напоенная чужой чувственностью, кружит голову. Андрей мечется по истекающим гноем улицам; Андрей собирает свою безумную жатву, отдающую привкусом меди. Но пятый удар часов не застанет его разгоняющим мороки степи, отравляющие чужую кровь; надежные объятья его лишь опалят слабые плечи брата.
***
предупреждение: упоминаются авроксы
примечание: на вызов Cool Cat
Она прикрывает глаза рукой, так, словно хочет стереть их со своего заострившегося лица. Солнце кажется то красным, то тускло-желтым, то лиловым. Ее ноги одеревенели, легкие рвутся в иссушающем кашле, но она обреченно идет вслед за грозной черной фигурой. Густой и сладкий воздух колышется вокруг ее плеч, забивает уши и нос. Ей хочется окликнуть своего спутника, но она больше не способна произнести его истинное имя. То, что сжигает ее нутро, она почитает за страх, глядя на клочья своей души, свисающие со связки серебристых крючьев, пристегнутой к его поясу. Котомка ее тяжела, а спутник неумолим. И мясо исходит паром, пропитывает живой кровью тонкую ткань, красные струйки бегут по ее узким бедрам, а в отпечатках босых ног ее прорастает кровавая твирь.
Ночами, когда незрелая луна стелет юному зверю постель на мягкой траве и укрывает своим невесомым светом, Самозванка слушает голоса Земли и чувствует, как содрогается ее плоть, что вмещает две души, сплетенные воедино.
Днем степь тонет в багряном мареве, красная жирная пыль оседает на скулах, осыпается с его широких плеч. Линии их ведут по гиблым местам, где расползается по земле горечь Сугаг Хадуга и в отпечатках следов его проступает прозрачная зеленоватая водица. Взгляд его суров, но ласковы руки, нежно звенят ключики, колокольчики. И она припадает к ногам его, испивая слезы матери. Острые зубки ее рвут сочную плоть, налитую сладкой звериной силой. И дотоле сокрытое тугим ростком пробивается сквозь тонкую песчаную почву. Солнце тонет в его темном взгляде, полумесяц луны коснулся чела, и блики играют на точеных копытцах.
***
герои: Виктор, Нина
условие: 10ый день бакалавра
примечание: на вызов Ламиры
В разбитых зеркалах легкий шепот стонов покачивает бледно-желтые асфодели на бесплодных безымянных землях. Неприкаянно скользят по острым их граням вереницы теней, не находящих себе ни утешения, ни покоя. Лишь одна из них неподвижна. Кротко взирает она на меня из-за резного края рамы, готовая быть моим вечным гарантом. У тени этой мой облик, черные косы змеятся по статным плечам, лишь взор ее светел, как небо над мертвым моим царством. Прошитое стежками кровавых рек, иссеченное зияющей раной Горхона, что катит свои медленные воды к Ахеронту, оно отходит к месту своего рождения в дольнем мире идей. Зеленые словно волна мысли мои поднимаются с болот ядовитыми испарениями, синие мысли мои осыпаются облачками заразы в чумных переулках и лишь алые криком прорывают тонкую бумагу, сплетаются в цепь нерасторжимых причин и последствий, принимают соразмерную жертву и прорицают неизменное будущее.
***
на фразу «власть его – на костях их»
Осень - это время, когда боль земли чувствуется особенно остро. По мощеным улицам стелются дурманящие запахи цветущих степных трав, чужой непосильной усталости и тоски. Стиранное белье, занавесившее узкие арки между покосившимися домишками насквозь пропитано потом, неудовлетворенностью и болезнью. Осенние листья пахнут воспоминаниями о череде точно таких же бездарных дней, как и нынешний, и даже терпкий твирин в его стакане отдает застарелой болью.
На кладбище неизменно тихо, лишь ветер нашептывает степные предания истоньшающимся с каждой секундой костям. Его время - это песок, налипший на ресницы. В его скорби слишком много гордости, да пара крупинок почтения. Мертвецы следят за ним пустыми глазницами, мертвецы ведут его своими дорогами. Чахлые цветы и молоко принесет он им запоздалой благодарностью, ведь власть его - на костях их.
***
на фразу «сорвешь ли ты еще живые травы?»
Сорвешь ли ты еще живые травы? - шепчет ей ветер, листья молчат под ее ногами. Город затих, город остыл. Шаги бередят старые раны реальности на рожденных дерзкой мыслью мостовых. Стебель к стеблю ложится в котомку ее зелень кровавой твири. Костер чадит, пенится вода в котелке. Она спит, впившись пальцами в землю. На заре сквозь мучнистый туман мерцает солнце, ее одежда мокра, а чаша ее полна соли. С легкой котомкой идет она по степи, и не гнутся под ногами ее травы.
_________________
слышишь, как серебристо звенит у меня на груди?
Last edited by Эйулала on 27 Nov 2008, 15:35, edited 2 times in total.
|
